Правда в том, что каждый человек во что-то верит. И если вы верите в вечную жизнь, то вы понимаете, что человек, который называл себя атеистом, после смерти становится таким же, как и вы. К сожалению, он понял это слишком поздно, и ваша задача сейчас — помочь ему своей молитвой.
Как пережить потерю близкого и как можно в этом помочь
Смерть близкого человека — это испытание. Наталья Ривкина, член образовательного комитета Международного общества психосоциальной онкологии и руководитель отделения клинической психиатрии и психотерапии Европейского медицинского центра (ЕМС), рассказывает, как преодолеть боль, какие бывают патологические реакции на горе и как может помочь специалист.
От шока до отчаяния: как мы принимаем смерть близких
Каждый человек, переживший утрату, проходит через несколько фаз. Это шок, гнев, отчаяние и принятие. Обычно эти фазы длятся в течение года. Не случайно в древних традициях траур по умершему человеку длился столько же времени. Эти переживания индивидуальны и зависят от степени привязанности к умершему человеку и обстоятельств его смерти. На каждом этапе могут возникать переживания, которые кажутся людям необычными. Например, они могут слышать голос умершего человека или ощущать его присутствие. Они могут вспоминать умершего человека, видеть его во сне, даже испытывать гнев по отношению к нему или, наоборот, не испытывать никаких эмоций. Эти состояния естественны и зависят от работы мозга. Однако важно знать, что патологические реакции на стресс могут возникнуть на любом этапе.
Считается, что самая сложная фаза наступает сразу после потери. Это не совсем верно. Как только мы теряем близкого человека, срабатывают наши биологические защитные механизмы. Нам может казаться, что произошедшее не реально или что мы просто наблюдаем за происходящим со стороны. Многие пациенты говорят, что в этот момент они ничего не чувствуют. Это состояние может длиться от нескольких часов до нескольких дней.
В случае неожиданной смерти близкого человека состояние шока иногда может длиться годами. Мы называем это отсроченной реакцией на стресс. Это состояние требует поддержки специалиста. В прежние века для «предотвращения» подобных ситуаций использовались скорбящие. Их задачей было довести близких до слез и тем самым помочь им преодолеть состояние эмоциональной инертности.
Согласно действующим протоколам, седативные средства, которые отключают эмоциональные реакции, не рекомендуются при остром горе. Не принято, чтобы родственники вводили феназепам или меланин для облегчения состояния. Однако, какой бы сложной в эмоциональном плане ни была ситуация, человек должен преодолеть боль и горе. Когда мы закрываем свои эмоции, риск возникновения тяжелых отсроченных стрессовых реакций в будущем значительно возрастает.
Люди, переживающие утрату, могут испытывать гнев на обстоятельства, на врачей и на себя. Однако самым серьезным является гнев на человека, который умер. Люди понимают, что это иррациональный гнев, и считают его ненормальным. Важно понимать, что каждый имеет право злиться на умершего человека. Этот гнев может стать настоящим испытанием для человека, который испытывает одновременно любовь и гнев, например, потому что близкий человек отказался идти к врачу или не хотел идти на обследование. Это особенно верно для детей. Все маленькие дети испытывают сильный гнев по поводу умершего родителя. Даже если они видели их больными или знают, что они умирают.
Многие люди испытывают чувство вины после потери близкого человека. Это тяжелый опыт, поэтому терапия прощения предлагается во многих клиниках мира. Она призвана дать умирающему и его близким возможность «извиниться» за любые ошибки, поблагодарить друг друга и сказать слова любви. После этого исцеления, которое для многих непоправимо, потому что у них больше нет возможности сказать важные слова умершему и быть услышанными, люди не чувствуют себя виноватыми.
Принято считать, что первые несколько дней после смерти близкого человека являются самыми тяжелыми, но самый сложный эмоциональный этап наступает на стадии отчаяния, когда люди полностью осознают необратимость потери. Обычно это происходит через 3-4 месяца после смерти. В это время люди могут чувствовать тревогу, постоянно думать об умершем человеке, им может казаться, что они видели его на улице или слышали его голос. В это время человек уже не получает той поддержки, которую он получал в первые дни после потери. Он или она остается один на один с болью. Это важно не только для понесшего утрату, но и для его семьи и друзей, потому что иногда на этом этапе требуется дополнительная профессиональная поддержка. После отчаяния наступает этап, когда мы можем полностью принять случившееся и начать жить дальше.
Как рассказать ребенку о смерти и помочь пережить горе
Многие взрослые, желая защитить ребенка, скрывают травмирующую информацию. Но это неправильно. В своей работе я часто встречаю маленьких пациентов, которые годами не знали о смерти родителя. К сожалению, именно эти дети подвержены риску развития тяжелых стрессовых реакций. Ребенку важно знать, что семья переживает тяжелое время. Но также важно, чтобы родители получили поддержку специалистов, потому что они боятся причинить эмоциональную боль своим детям и не знают, как начать разговор или какими словами объяснить потерю. Важно обсудить со специалистом, как говорить о сложных вопросах. Информацию должен давать близкий человек, который знает и любит ребенка. Часто дети не ходят на похороны. Когда кто-то в семье умирает, ребенка на некоторое время забирают к родственникам. Важно, чтобы ребенок стал свидетелем смерти близкого человека, иначе он может долго не верить в случившееся, и тогда ему будет трудно помочь. Мы работаем с детьми и семьями, в которых есть пациенты, находящиеся на паллиативном лечении, помогая им подготовиться к смерти близкого человека.
Не стоит ожидать от ребенка правильной реакции. Иногда ребенок, узнав о смерти близкого человека, кивает головой и уходит, как будто ничего не произошло. Многих взрослых это приводит в замешательство. На самом деле ребенок дает себе передышку и нуждается во времени, чтобы переработать информацию и чувства. Работает защитный механизм, который оберегает психику ребенка. Важно не кричать на него, не ругать его, не заставлять молчать или вести себя так, как принято в период горевания дома.
Многие взрослые пытаются подавить свои чувства, не разделяя боль. Дети в таких семьях чувствуют себя одинокими и лишенными поддержки, они чувствуют себя отвергнутыми. Ребенок начинает искать причины и находит их в себе. Не зная, что делать, он начинает плохо себя вести, чтобы привлечь внимание родителей. Мы не должны забывать, что ребенок воспринимает смерть родителя как предательство. Дети часто испытывают иррациональный гнев, а затем чувство вины. Они чувствуют, что их лишили поддержки и любви. На этом этапе дети и подростки нуждаются в профессиональной помощи.
Разрешить себе боль
Когда папа ушел от нас, у нас не было времени жалеть себя. За окном была другая страна (мои родители жили в Германии, а я в Санкт-Петербурге), была мамина забота, документы, переводы, организация дел.
Пока я был в Германии, мой небольшой бизнес в России время от времени запускался. Потом мы перешли на дефицит. Еще несколько лет назад клиенты отказывались решать дела удаленно, и никакого бизнеса не было. Когда я вернулся в Россию примерно через четыре месяца, вывел свое агентство из штиля и понял, что мне наконец-то не нужно никого спасать, стало больно. Даже за себя.
Но я не позволила себе этой боли. Мне казалось, что плакать уже поздно.
Что столько времени уже прошло. Что плакать глупо и неуместно. Всякий раз, когда я видела на улице таких мужчин, как мой отец, у меня в горле вставал комок. Иногда я разрыдалась бы ночью, но я боялась напугать мужа своими эмоциями.
— Расскажите мне о нем, каким он был? Что самое яркое вы помните? «Психолог спросил меня о моем отце на деловой встрече в учебном центре. Спросил, по-моему, не ожидая ответа. И протянул пачку салфеток.
Он также научил меня отсроченному горю. Отсроченному не в том смысле, что я применял его, коммерчески затаив в дальних уголках сердца, а в смысле того, как оставаться актуальным, как дать себе ресурс и действовать, и горевать.
Для того чтобы прожить горе, после начальной и самой острой фазы, нужно дать себе четкое время побыть одному, дома и в безопасности. А если не одному, то в тихом месте хотя бы на 20 минут. Допустим, в 9 часов вечера. И каждый раз, когда боль и слезы приходят в другое время, я говорю себе, что дам им место и время, но позже. Договоритесь с собой. Не запрещать себе горевать.
Жить за себя и родителей
Что я делала и что чувствовала, когда умерла моя мама, я точно не помню. Я не покончила с собой, но жизнь была как в тумане. Помню, как на следующий день после ее смерти я шла по городу, пила кофе, слушала музыку уличных артистов, смотрела на солнце, июльские цветы и счастливых людей. Я чувствовал боль жизни внутри себя и знал, что моя главная задача сейчас — жить. Жить для себя и для своих родителей. А также быть счастливой, потому что они тоже этого хотят.
Удивительно, но у меня больше не было энергии. Как будто мой внутренний аккумулятор был разряжен на 40%. Я могла спать сколько угодно, стараться правильно и вкусно питаться, ходить в бассейн и на массаж, но обычные усилия выматывали меня в мгновение ока.
Не было никакой возможности реорганизовать работу. Но пандемия пришла нам на помощь. Работа в D ienststelle снова почти застопорилась. Мне некуда было нас девать из-за снижения эффективности, поэтому я уволил половину команды, но в целом всем здесь было нелегко.
После смерти отца, когда бы он мне ни приснился, я все время спрашивал, почему он умер. Когда умерла моя мать, почти во всех моих снах она снова была жива. Эти сны снятся мне и сегодня, хотя прошло уже больше года. В некоторых снах она снова больна. В других по какой-то причине через несколько часов она просто уходит туда, где с ней больше нет связи. В моем случае скорбь по ней также перешла в действие, так как мне пришлось разбить квартиру, в которой она прожила с папой почти 18 лет.
Когда мне снится мама, мне также снятся бесконечные кладовки, чемоданы и шкафы. Я все разбираю, и в этой квартире я разбираю все.
Я думаю, что происходит своего рода медленное удаление моих родителей из моей жизни.
Горе моей матери похоже на ее горе. Она оберегает меня. Странно, но ужас от невозможности поехать в Германию из-за детской кроватки, когда мы узнали, что маме осталось жить годы, месяцы или даже недели, оказался сильнее, чем боль, часть которой была очень легкой, когда мама ушла. Я часто думаю, что прошло много времени с тех пор, как я ей звонил. Мне все время хочется, чтобы она не болела, когда я вижу, как рушатся цифры на часах. Я не могу смириться с тем, что ее больше нет. Слезы наворачиваются время от времени, когда я понимаю, что она не вернется, но в этот момент я как будто чувствую, что она совсем рядом, как будто она держит меня в своих объятиях.
Тем летом, когда она уехала, я два месяца жила одна в той квартире, и мне разрешалось плакать. Я не боялась никого напугать. Так что горе было пережито по-другому. Возможно, по-другому.
Рыдать, чтобы не разорвало в клочья
Когда я проснулась на четвертый день после рождения и стала матерью без ребенка, я кричала во всю силу своих легких на стены неонатального отделения. День за днем я позволяла себе плакать. Я чувствовала, что если буду держать горе внутри, оно разорвет меня на части. Я плакала перед мужем, перед психотерапевтом, я плакала перед врачом, перед друзьями. Внезапно я отпустила мысль «что они подумают» — настолько, насколько смогла.
Ключевым советом в одной из книг или статей для меня была идея признать, что мне больно, вместо того чтобы сдерживаться или винить себя.
Впервые в жизни я смогла принять острое горе, не пытаясь его сдерживать, я дала себе право быть там столько, сколько мне было нужно.
В то же время, или чуть раньше, я начал писать. Я писал о своей истории, о своих днях, о своих мыслях и надеждах. Эта печаль стала творческой печалью. Фаза гнева, которую я переживала, превратилась в гнев по поводу того, как обстоят дела, как мы обычно не говорим о потере, как табуированная тема смерти заставляет людей молчать, а горе разрушает их изнутри. Я хотела изменить эту ситуацию.
Через что мы проходим, переживая горе?
Когда умирает кто-то близкий, мы чувствуем разлуку, и это причиняет нам сильную боль. Это не головная боль, не боль в руках, не боль в печени, это боль в душе. И мы ничего не можем сделать, чтобы остановить эту боль.
Часто ко мне приходит горюющий человек и говорит: «Прошло уже две недели, а я никак не могу прийти в себя». Но как можно восстановиться за две недели? После тяжелой операции мы не говорим: «Доктор, я полежал десять минут, и ничего не зажило». Мы понимаем: Проходит три дня, врач смотрит, потом снимают швы, рана начинает заживать; но могут возникнуть осложнения, и некоторые этапы приходится повторять. Все это может занять несколько месяцев. И мы говорим здесь не о физической, а о психологической травме, на заживление которой обычно уходит год или два. И в этом процессе есть много последовательных фаз, которые нельзя пропускать.
Что это за фазы? Сначала шок и отрицание, затем гнев и обида, затем торг, депрессия и, наконец, принятие (хотя важно понимать, что обозначение каждой стадии условно и что эти стадии не имеют четких границ). Некоторые люди проходят их гармонично и без задержек. Обычно это люди с сильной верой, у которых есть четкие ответы на вопросы о том, что такое смерть и что происходит после нее. Вера помогает правильно пройти через эти стадии, переживая одну за другой и, наконец, достигая стадии принятия.
Однако без веры смерть близкого человека может стать открытой раной. Например, человек может отрицать потерю в течение шести месяцев, говоря: «Нет, я не верю в это, этого не могло случиться». Или он может «застрять» в своем гневе, который может быть направлен против врачей, которые «не спасли его», против родственников или против Бога. Гнев также может быть направлен против самого себя и вызывать чувство вины: Я недостаточно любил его, я недостаточно сказал ему, я не остановил его вовремя — я злодей, я ответственен за его смерть. Многих людей это чувство мучает долгое время.
Обычно, однако, достаточно нескольких вопросов, чтобы заставить человека разобраться с чувством вины. «Вы хотели, чтобы этот человек умер?». — «Нет, я этого не хотел». — «Тогда в чем вы виноваты?» — «Я послал его в магазин, и если бы его там не было, его бы не сбили». — «А если бы к вам явился ангел и сказал: «Если вы отправите его в магазин, этот человек умрет, как бы вы тогда поступили?» — «Конечно, я бы тогда никуда его не отправил». — «Тогда в чем была ваша ошибка? В том, что вы не знали будущего? В том, что вам не явился ангел? Но какое это имеет отношение к вам?
Некоторые люди также испытывают сильнейшее чувство вины просто потому, что задерживаются в прохождении упомянутых мною этапов. Друзья и коллеги не понимают, почему они так долго ходят ворчливыми и неразговорчивыми. Это доставляет ему дискомфорт, но он ничего не может с этим поделать.
Для кого-то, напротив, эти фазы могут буквально «пролететь», но через некоторое время травма от того, что он не пережил этого, всплывает вновь, и тогда даже опыт смерти домашнего животного может быть очень трудно передать такому человеку.
Ни одно горе не обходится без боли. Но одно дело верить в Бога, а другое — не верить ни во что: на одну травму может наложиться другая, и так далее, и так далее.
Поэтому мой совет людям, которые предпочитают жить сегодняшним днем и откладывать решение больших жизненных вопросов на завтра: Не ждите, что они обрушатся на вас как лавина. Разбирайтесь с ними (и с собой) здесь и сейчас, ищите Бога — этот поиск поможет вам в момент разлуки с любимым человеком.
Не думать о смерти — это путь к неврозу
Недавно я изучал, как много картин известных художников посвящены теме смерти. В прошлом художники брали на себя труд изображать горе именно потому, что смерть была встроена в культурный контекст. В сегодняшней культуре нет места для смерти. О ней не говорят, потому что она травмирует». На самом деле травмирует противоположное: отсутствие этой темы в нашем поле зрения.
Когда кто-то упоминает в разговоре, что кто-то умер, ему говорят: «О, простите. Наверное, они не хотят об этом говорить. Но, может быть, наоборот, хочется! Вы хотите почтить память умершего, вы хотите сочувствия! Но потом вы пытаетесь сменить тему, потому что боитесь обидеть и задеть. У молодой женщины умер муж, родственники говорят: «Не переживай, ты красивая, выйдешь замуж еще». Или они убегают как сумасшедшие. А почему? Потому что они сами боятся думать о смерти. Потому что они не знают, что сказать. Потому что не умеют соболезновать.
Вот в чем главная проблема: современный человек боится думать и говорить о смерти. У него нет этого опыта, он не унаследовал его от своих родителей и тех, чьи родители, бабушки и дедушки жили в годы государственного атеизма. Поэтому многие люди сегодня не могут справиться с переживанием утраты в одиночку и нуждаются в профессиональной помощи. Поэтому случается, что кто-то сидит прямо на могиле своей матери или даже проводит там ночь. Откуда берется это разочарование? Человек не знает, что произошло и что делать дальше. Навязываются всевозможные суеверия, возникают острые, порой суицидальные, проблемы. Кроме того, рядом часто находятся убитые горем дети, и взрослые своим неадекватным поведением могут нанести им непоправимую эмоциональную травму.
Но сострадание — это «болезнь людей». Зачем вам сочувствовать чужой боли, если ваша цель — чувствовать себя хорошо здесь и сейчас? Зачем думать о собственной смерти, не лучше ли прогнать эти мысли вместе с беспокойством, купить что-нибудь для себя, хорошо поесть, хорошо выпить? Страх перед тем, что будет после смерти, и нежелание думать об этом — очень детская защитная реакция: все умрут, кроме меня.
Однако рождение, жизнь и смерть — все это звенья одной цепи. И глупо игнорировать это. Хотя бы потому, что это прямой путь к неврозу. Ведь когда мы сталкиваемся со смертью близкого человека, мы не можем справиться с потерей. Только изменив свое отношение к жизни, мы можем разобраться во многих вещах внутри себя. Тогда справиться с горем будет гораздо легче.
Стирайте суеверия из своего сознания
Я знаю, что «Томас» получает сотни вопросов о суевериях. «Мы вытерли памятник на кладбище детскими вещами, что теперь будет?». «Можно ли поднять предмет, если уронил его на кладбище?». «Я уронила платок в гроб, что мне делать?». «На похоронах упало кольцо, какой знак?» «Можно ли повесить на стену фотографию умерших родителей?»
Люди начинают закрывать зеркала, потому что считается, что они являются вратами в другой мир. Кто-то убежден, что сын не должен нести гроб своей матери, потому что покойник заболеет. Какая нелепость, кто еще должен нести гроб, как не сам сын! Конечно, система мира, где случайно оброненная на кладбище перчатка является знаком, не имеет ничего общего с православием и верой во Христа.
Я думаю, что это также происходит от нежелания заглянуть внутрь себя и ответить на действительно важные экзистенциальные вопросы.
Плата за любовь
— Но помимо медицинской классификации проблемы, как мы с ней справляемся?
— Прежде всего, когда произошла трагедия, необходимо принять свое горе. Горе — это цена, которую мы платим за любовь.
Покажите свои чувства, не прячьте свое отчаяние от близких. Не замыкайтесь в себе! Вы не должны хоронить свое горе в себе. Если вы хотите плакать — плачьте, если вы хотите смеяться — смейтесь! Это то, чего требует организм, это его реакция, и никто вас за это не осудит! Следите за своим питанием: вы не хотите есть, но вы должны есть! Иначе будет только хуже.
Пытаться сбалансировать работу и отдых, уходить в работу с головой — это не выход, организм и так истощен. В тяжелый период горя я настоятельно рекомендую вам пройти медицинское обследование, хотя бы сдать анализ крови и сделать кардиограмму. Расскажите врачу о своих чувствах! Вы уже достаточно настрадались. Не вредите себе и другим еще больше, пренебрегая своим здоровьем.
Поделитесь своими чувствами с друзьями, не стыдитесь — они тоже могут оказаться в такой ситуации. Полезно встречаться с людьми, которые переживают то же, что и вы, так как это поможет вам разобраться в ситуации. Помогите другим! Найдите в себе силы протянуть руку помощи тем, кто, возможно, находится в более тяжелом положении, чем вы.
Помните, что вы нужны своей семье и друзьям и что жизнь продолжается! Постепенно отстраняйтесь от прошлого и обращайтесь к настоящему. В конце концов, жизнь дана нам для чего-то, и не нам решать, когда ее заканчивать. У каждого из нас есть своя судьба. Счастлив тот, кто ее нашел. Улыбайтесь. Посмотрите, сколько несчастных лиц на улице. Вы должны жить ради людей и приносить радость в их жизнь.
В моей практике однажды ко мне пришел одинокий, отчаявшийся мужчина лет 50. Его жена и сын умерли, и у него никого не осталось. Мужчина собирался покончить с жизнью. По моему совету, после приема лекарств, мужчина посетил несколько занятий клуба по интересам и познакомился с женщиной своего возраста, которая тоже была одинока. Через полгода я случайно встретил его на улице — выздоровевшего и с блеском в глазах. Оказалось, что мужчина нашел новую семью и теперь воспитывает внуков этой женщины. Жизнь снова обрела смысл
ПОМНИТЬ ПО-ДОБРОМУ
Люди часто спрашивают: как облегчить горе? Но это иногда невозможно, да и не нужно. Будьте уверены: настанет время, когда вы сможете управлять своим горем, а не горе управлять вами. Не блокируйте его, не блокируйте. Чтобы немного облегчить боль, вы можете предложить сделать что-то в память об умершем. Может быть, что-то, что он хотел сделать сам или вместе с вами. Важно довести дело до конца, и оно должно быть значимым и полезным для других.
В заключение хочу сказать, что каждый из нас занимает свое место в семейной структуре еще до рождения. Но энергия, которую человек отдаст своему потомству, становится очевидной в конце жизни. Не бойтесь говорить об усопших, рассказывать о них детям и внукам. Пусть рождаются «семейные легенды»! Человек, проживший достойную жизнь, останется в сердцах родных и после смерти. И весь траурный процесс направлен не на то, чтобы забыть, а на то, чтобы хорошо помнить.
Шаг 6. Не замыкайтесь
Не стоит искусственно ограничивать круг знакомств или увлечений. Домохозяйке или пенсионеру может быть трудно выйти из дома. Поверьте, никто вас за это не осудит. Не преувеличивайте значение скорби в эти дни. Выходите на свежий воздух, встречайтесь с соседями и родственниками, ходите в магазин подальше или в парк. Если погода позволяет, вы можете даже читать книгу или вязать на скамейке или с чашкой ароматного кофе. Не стесняйтесь общаться. Мимолетный взгляд или совет мимоходом часто является мощной мотивацией для грядущих перемен. Даже если вы просто наблюдатель в жизни других людей, вы постепенно войдете в привычный ритм, получите новые впечатления и заведете новые знакомства.
Не занимайтесь «поклонением личности» после смерти близкого человека. Не обустраивайте комнату или уголок, где «все будет так, как было при жизни умершего». Родители, потерявшие детей или супругов, поступают именно так. Создание «храма», где буквально все напоминает о хозяине, чревато серьезными психологическими осложнениями. Скрываясь в иллюзорном мире, член семьи намеренно изолирует и других от окружающих. Таким порывам не следует потакать. Лучше как можно раньше расстаться с вещами и воспоминаниями покойного, спрятать на время фотографии и переставить или полностью заменить мебель в комнате. Когда следует делать эти вещи? Обычно это делается после поминок (сороковой годовщины), в первый год после смерти.
Если вы не знаете, кому отдать одежду, обувь и предметы быта после умершего и не хотите их выбрасывать, прочитайте статью «Что делать с вещами умершего?». Возможно, это вдохновит вас на разумное отношение к своему «наследству».
Возможно, она покажется вам интересной:
Они жили долго и счастливо и умерли в один день
Это не только о любви до гроба и семейной жизни со счастливым концом, но и о попытке ответить на вопрос, который веками занимает философов, поэтов и художников: «Может ли любовь победить смерть?».
Анатолий Антонов: «Один день» — это метафора и мечта, которая редко сбывается в жизни. Жан-Поль Сартр и его жена Симона де Бовуар умерли почти в один день, но с разницей в шесть лет. Но это также символично. Это люди, которые прожили вместе всю жизнь и стали незаменимыми друг для друга. Это счастье, но и большое испытание.
Алексей Герман. Мои родители могли спорить, даже бабушка с дедушкой иногда. Тем не менее, всегда было чувство единства, взаимного внимания и понимания. Я считаю, что сегодня мы теряем ценность семейной энергии, которая поддерживает нас в этом сложном и порой враждебном мире. Семья больше не является высшей ценностью. Это не значит, что «раньше все сидели под елкой в белых рубашках». Просто я всегда понимал, что мои родители — самое важное для меня, а я — самое важное для них. И я всегда знала, что если бы у кого-то из нас был выбор, мы бы выбрали не деньги или карьеру, а семью».
Недавно скончался 90-летний муж моей близкой знакомой. Она сказала: «Мой отец, мой отец, мой отец, мой отец, мой отец, мой отец, мой отец: «Я не могу дышать без него. «
Анатолий Антонов: Есть такое социально-психологическое понятие: социальная личность человека. Это самый маленький и неделимый элемент социальной вселенной. Когда индивид умирает, индивидуальная структура разрушается, потому что индивид неделим. Если умирает один пожилой человек, то вскоре умирает и другой. Однако социологи знают, что у женщины есть шанс прожить еще 10 лет. Но если женщина умрет первой, то мужчина долго не проживет. Я говорю о парах с длительным стажем. В современной семье, где разводятся и снова сходятся по пять раз, все по-другому. Там тоже развод означает смерть, но не в прямом смысле этого слова. Посмотрите на телевизионные шоу: Люди готовы рвать друг другу глотки за каждое испражнение. Такая грязь в человеке убивает того, кто когда-то был ему очень близок.
Алексей Герман: Возможно, в этом виноват тревожный двадцатый век, который принес с собой бесконечное переустройство государства, постоянное провозглашение тех или иных ценностей. Я потрясен тем количеством показных и бессмысленных любовных романов, которые сейчас транслируются повсюду. Когда умерла певица Началова, было ощущение бесконечного потока грязи. Бесконечные оправдания врачей, скандалы с бывшими мужьями. Жизнь в постправдивом государстве, где рейтинги важнее морали, где человеческая жизнь — лишь сюжет для увеличения читательской аудитории, лишает нас очень важной вещи. Интерес к трагическим моментам в прачечной — это результат отсутствия морального авторитета. А это влечет за собой все остальное — несоблюдение справедливости, нищенские пенсии, неуважение и безразличие к пожилым людям и так далее.
Татьяна Чаленко: Ухаживая за больными и поддерживая людей в последние минуты их жизни, я пришла к парадоксальному выводу: Настоящая любовь существует только в старости. Когда ты смотришь на своего супруга и думаешь: «Раньше я его не любила, это было другое. Но теперь я его люблю!» В камере 90-летнего священника я увидел две фотографии. Его матери, вскоре после ее замужества и незадолго до ее смерти. На одной была изображена молодая красавица, на другой — морщинистая старуха с невыразительным взглядом. В рамку второй фотографии священник вложил записку со словами: «Да пребудет с тобой Бог, любовь моя!». Тогда я этого не понимал, но теперь понимаю.
Последняя точка многое говорит о человеке
Чехов пьет смертельное шампанское. Пушкин ест ежевику из рук любимой жены. Что обычно желают в такие моменты?
Татьяна Чаленко: Меня ошеломил один случай. Я ухаживала за удивительной женщиной. Она руководила небольшим детским домом для обездоленных в Тверской области. Она научила говорить шесть человек. Она была бескорыстна — она служила людям. И вот мы сидим у ее кровати, и она завещала, чтобы после ее смерти мы отвезли ее на то место, где находится детский дом, обложили дровами, сожгли и развеяли пепел по деревне. У нее не было никаких признаков слабоумия или другого психического заболевания. Она просто хотела раствориться в своем призвании.
Современное искусство все чаще обращается к пониманию человеческого опыта приближающегося конца. Фильм Ханеке «Любовь» получил всевозможные мировые награды. Сюжет прост и сложен одновременно: два очень старых и очень любимых человека пытаются сохранить достоинство в отчаянии болезни, которая забирает сначала их физические силы, а потом и дух.
Татьяна Чаленко: Мы должны отпустить жизнь с достоинством. Как говорится в молитве: «без стыда». Чуткость и терпение — вот чему должны научиться те, кто ухаживает за больными. Нельзя унижать человека, даже если он уже не помнит своего имени и его тело совершенно беспомощно.
Анатолий Антонов. Я катался на лыжах и сломал шейку бедра. О своем возрасте я не думал. Хирурги смеялись: где этот лыжник? Так вот что бывает при достойном уходе. В моем присутствии человек умер прямо в инвалидном кресле, не дожидаясь места в палате. Братья и сестры-врачи в присутствии умирающего говорят: сейчас этот человек загнется, кровать освободится. Так страшно умирать среди абсолютно равнодушных людей. О физической и эмоциональной нежности, в которой пожилые люди нуждаются больше, чем молодые, не может быть и речи.
Алексей Герман: Я заметил, как трудно доставить пожилого человека в больницу и как малы его шансы на выживание. Такое пренебрежение к пожилым людям — колоссальная проблема. Нынешняя позиция противников абортов уродлива, как и термин «старость перед смертью». Откуда оно взялось? Удивительно, но это вопрос религии, образования, нравственности и очень скромной пенсии.
Но вот больной человек в собственном доме. Бросившись ему на помощь, окружающие зачастую не рассчитывают свои силы на годы методичной и во многом неэффективной работы. И тогда возникает вопрос: уход за больной матерью — это священный долг или наказание? И нередко родственники ведут себя так, что хочется сказать: «Лучше уйди!
Алексей Герман: Самое страшное, что может произойти в такое время, — это то, что родственники разозлятся друг на друга. Это происходит очень часто. Когда у детей стресс, когда кто-то чувствует, что ему чего-то не достает. Мне кажется, что мы должны как-то остановить себя.
Надо жить с целью, и тогда жизнь будет и счастливой, и прекрасной. Но мы загоняем свой страх в подполье.
Татьяна Чаленко: Только незрелая душа может задаваться вопросом о наказании. Важно помочь ей повзрослеть. Наши любимые родственники — мамы, тети, бабушки — поверьте, они все понимают. Есть очень короткий промежуток времени, когда понимаешь, что ничем не можешь помочь. Если ваша мама вас не узнает и думает, что вы ее мама, конечно, это шок. Но у вас есть возможность любить ее немного больше, погладить ее по руке или по голове — пока она дышит, смотрит на вас, пока она еще теплая. Может ли она видеть и слышать? Вам нужно попросить прощения, возможно, получить какие-то инструкции. Она больше не слышит? Очень важно, чтобы вы держали ее за руку. Нежно погладьте, даже слегка прикоснитесь к телу, голове, волосам. Мы, сестры милосердия, знаем, как важно для человека чувствовать, что он умирает не в одиночестве. Кто-то сидит рядом с ним и дышит вместе с ним. Я ухаживаю за больными людьми уже около 25 лет. Обычно происходит следующее: Вы выходите за дверь, на мгновение заходите на кухню, а человек уже мертв. Так что это великий дар от Бога — видеть, как он уходит, слышать его последний вздох. Это подарок для вашей души.
Почему тема ухода, последних дней жизни у нас под запретом?
Почему мы боимся говорить о смерти? Вот два письма от известных русских писателей, которые откликнулись на приглашение редактора поговорить. «Извините, я бы не хотел об этом говорить. Недавно умерла жена моего брата». «У меня пожилые родители, страшно подумать, что будет через один, два или три года. «
Анатолий Антонов: «Да, это табу. У нас нет поведенческой психогигиены, когда речь идет о смерти. Понимаете, в социальной жизни вообще нет траура, если, конечно, речь не идет о знаменитостях, смерть которых становится шоу. Люди остаются незамеченными: был человек, и его нет.
Алексей Герман: Может быть, это потому, что вопрос прощания — очень личный?
Анатолий Антонов: Страх говорить о смерти — очень напряженный аккорд в современном мире. Во всех странах похоронные церемонии стали проще. Я помню процессию на Таганке, играет оркестр, едет машина с красно-черным полотнищем на боку. Клоуны останавливаются. Сейчас похорон не увидишь.
Разве это плохо? Вы вспоминаете «Похоронный марш» Шопена и вздрагиваете от страха.
Анатолий Антонов: Это особенность нашей жизни: закопать, забыть и заниматься своими делами. Это не связано с отсутствием сопереживания. Смерть закреплена в подсознании, страх смерти невероятно велик. Великий Мечников в свое время написал книгу под названием «Козыри оптимизма». Она не о том, как умереть с оптимизмом. Нет. По Мечникову, речь идет о том, чтобы умереть по-человечески: не отчаиваясь, не цепляясь за жизнь, а понимая, что это логичный конец, к которому нужно готовиться. Не в одиночестве, а в окружении семьи и близких. Как в прошлом: публично, чтобы вся деревня могла попрощаться. Моей маме было 90 лет. Умерли все ее братья и сестры, умерли знакомые, ее уже не интересовал Ельцин, который разрешил ей верить в Бога. И она тихо ушла. Парадоксальная мысль: надо жить с мыслью о конце, и тогда жизнь будет счастливой и прекрасной. А мы подавляем свой страх в подполье.
Изучался ли этот феномен?
Анатолий Антонов: Вас это удивит, но табу на смерть существует не только среди обывателей, но и среди ученых. В советское время я пытался провести опрос об отношении к смерти среди профессоров и студентов, но партком МГУ его быстро пресек. Вопрос о том, как умереть, для советского человека не стоит. Он хоть и смертен, но вечен, полон жизни и жизнерадостен! Такова идеологическая установка. Но людям некогда было думать о том, как сохранить свою жизнь, как дожить в здравом уме и памяти до старости. Модернизация, урбанизация и технический прогресс привели к высокой смертности. В патриархальной и религиозной сельской России самоубийство было редкостью. С точки зрения простого человека жизнь была не проще, а правильнее. А что произошло, когда сельское население переехало в города? После войны мы впятером жили в коммунальной квартире площадью шесть квадратных метров. Удобства были на улице. Москва была деревянная, некрасивая, бедная. Про другие города я даже не говорю. В двадцатом веке не на что было обращать внимание. Люди учились: Каждые 10 лет были либо войны и революции, либо репрессии и «как закаляется сталь» на стройках коммунизма. Жертвы, послевоенный голод.
Трагический прошлый век научил россиян думать о том, как жить долго и хорошо. Но были и примеры, перед которыми можно снять шляпу: Владимир Зельдин, Данил Гранин.
Анатолий Антонов: По количеству долгожителей мы сильно отстаем от промышленно развитых стран. Между тем, биологи из США — наши студенты из МГУ, кстати, — в 1990-е годы ездили в Америку, провели анализ всех европейских стран за 300 лет и пришли к выводу, что средняя продолжительность жизни должна составлять 100 лет. Сейчас Япония и скандинавские страны приближаются к 85 годам. Среди японских женщин много тех, кому 88-89 лет. Мы достигли среднемирового показателя в 72 года. Это на десять лет меньше, чем в передовых странах мира. Мы занимаем 130-е место в мире среди женщин и 145-е среди мужчин. Когда мы провели опрос об отношении к жизни и смерти, выяснилось, что большинство респондентов не хотят жить до 100 лет. Старость воспринимается как упадок и нищета. Зачем такая жизнь? Молодые люди в анкетах пишут точно: лучше жить активно, динамично, но не слишком долго. Ты пробегаешь сто метров и умираешь на финише. Но я говорю своим студентам: Вы должны пробежать марафон, а для этого нужно думать о своей истории сейчас, в двадцать лет, чтобы рассчитать свои силы на всю дистанцию.
